Утром я ужасно нервничал и никак не мог собраться. Поранил бритвой щеку, чуть не налил апельсиновый сок в кофе и насыпал коту в миску шоколадные хлопья. Моя жена, наблюдавшая этот спектакль, хохотала, как ребенок.
— Милый, ты всего лишь едешь к старику, который за всю жизнь издал одну пластинку. Повторяю: одну пластинку! Я даже не слышала эту запись, такая она старая. Чего ты так переживаешь? Ты опытный и талантливый. Ты написал гораздо больше хороших интервью с музыкантами, чем все остальные журналисты на Земле.
— Ну… я же сказал, это его единственное интервью за тридцать пять лет. И он чертов гений. Я — первый журналист, которого он впускает в свой дом… Я боюсь облажаться. Если материала не будет или он будет хреновым, меня просто распнут.
— Любимый, — жена взяла мое лицо в руки и поцеловала, — я в тебя верю. Если кто-то и может качественно раскрутить старого вредину на хорошую историю — так это ты. А я тебя вечером заберу, и мы вкусно поужинаем? Окей? Давай возьмем огромную пиццу, послушаем живую музыку. А потом поедем домой. Будет хорошо. Веришь мне?
— Да, конечно верю. Спасибо, моя волшебница. — Я крепко прижал любимую и вдохнул её аромат. — Тогда я тебе напишу за полчаса до конца интервью. Ты не будешь здесь скучать?
— О нет. Мне нужно прочитать целую гору материалов к понедельнику. Удачи, милый.
Камилла послала мне воздушный поцелуй и закрыла за мной дверь.
Какая же красивая женщина.
Я распахнул зонт, добежал до такси и, под барабанившим дождем, поехал на самое важное интервью в своей карьере.
***
— Отчего бы нам теперь не поставить эту пластинку, Джонни? — Старый музыкант с трудом встал, медленно дотянулся до верхней полки и вытащил из рядов свой коллекции белый конверт.
Я находился в его доме уже больше трех часов, и он до сих пор не ответил ни на один мой вопрос. Мы пили виски, и, кажется, это он интервьюировал меня, а не наоборот. Неисписанный блокнот и ручка лежали наготове, а бумага успела замусолиться от моих нервных рук.
Старик выглядел ведьма свежо для своего возраста, но был как-то болезненно худ.
Я с трепетом взял пластинку из его рук и сразу узнал ту самую надпись — «Квинтэссенция». Проигрыватель стоял в углу комнаты и был идеально чистым, ни пылинки. Я аккуратно поместил пластинку внутрь и включил звук. Четыре колонки, размещенные по углам комнаты, тут же подхватили мелодию.
Хозяин жестом указал мне обратно на мое кресло, и я сел, погружаясь в звук.
Не сказать, что это был первый раз, когда я слушал это произведение. Но сейчас, через самую дорогую из виданных мною музыкальных аппаратур, звук раскрылся ещё на несколько слоев глубже. Как будто это я был выдуманным, а не он играл по моей команде.
Мелодия, одна единственная, длилась около часа. К моменту, когда раздался вокал, поднимающий душу прямо из сердца к небу, я словно пережил несколько жизней. Я был деревом в пустыне, много десятков лет иссыхающим от жажды. Я был сотней поколений морских волн, которые упорно бились в скалу, давно позабыв, из-за чего был спор. Я был двумя юными потоками воздуха, столкнувшимися в гневе, чтобы произвести торнадо. Я был первой музыкальной игрушкой ребенка. Я был старухой-смертью, напевающей успокаивающую песнь перерождения.
Женский голос, обертонами заполняющий все пространство звука от низкого к высокому, дрожал хриплой грустью и звенел восхитительно легкими колокольчиками.
Эта музыка потрясала.
Когда она закончилась, еще несколько минут я смотрел в пустоту перед собою, не в силах отпустить это трансцендентное марево.
Наконец из кресла в углу раздался смех:
— Ну, что скажешь, Джонни? Как ты считаешь, продал я душу дьяволу? — Мой любезный хозяин протянул мне сигарету. Я хлебнул немного виски и закурил. — Ты ведь пришел узнать у меня ответ на этот вопрос? Так сам ответь мне на него.
— Однозначно продал. Иначе я не знаю, как описать то, что я услышал.
— Почему мы, люди, называем хорошие вещи ангельскими и божественными, а очень-очень хорошие и очень-очень плохие — дьявольскими? Неужто человеческая душа не способна принять такой контраст?
Я задумался.
— Наверное, приравнивая себя к «подобию Его», мы не можем принять, что кто-то одарен больше, а кто-то меньше. Все должны быть одинаковыми. Иначе жить очень обидно.
— Вот именно. И мне всю жизнь было это чертовски скучно, Джонни. И только в момент написания этой музыки я чувствовал себя вне пространства и времени, вне этих пустых людских законов. Вне «да» и «нет», и тем более вне «нормально».
— Почему вы больше ничего не написали?
Хозяин дома отклонился глубже в кресло и пробарабанил пальцами по подлокотнику.
— А вот это уже – тот самый вопрос. Дело не в богах и дьяволах. Не было никакого контракта на один шедевр. Дело в любви, мой друг. Животворящей. И разрушающей, когда покидает, потому что забирает с собою твоё сердце.
Голос его дрожал. Меня посетила догадка — а что, если я действительно первый человек, который слышит эту историю?
Старик взял со столика небольшой альбом и протянул мне.
Открыв его, я обнаружил несколько конвертов с письмами и множество фотографий. На них был запечатлен сам хозяин в молодости вместе с невероятно красивой женщиной. Её локоны и улыбка чем-то напомнили мне мою любимую Камиллу.
Выцветших фотокарточек было очень много — но все они отражали небольшой кусочек времени. Возможно, год или два. Никто не старел вместе — это просто было лучшее время этих двух ярких людей.
Тогда еще можно было быть сумасшедшими. Короткие платья, улыбки и страсть, фонящая сквозь время.
Фотографии были такими же откровенными и атмосферными, как и музыка, которую сделала эта пара. Я будто подглядывал за ними — молодыми и влюбленными.
На финальном снимке — крепкое объятие в кинотеатре.
— Голос принадлежит этой женщине, верно? Почему о ней ничего не известно? Даже имени её нет на обложке.
— Её звали Алиса. Здесь, в кинотеатре, — он указал на фотографию в моих руках, — я сделал ей предложение. Это наш последний снимок вместе.
— Она не согласилась? Но почему?
Меня кольнула ужасная мысль: что, если бы моя Камилла отказала мне… Кем бы я стал без её любви?
Старик посмотрел мне прямо в глаза и покачал головой.
— Ты знаешь, к богу у меня вопрос – как вообще он допускает, чтобы такие знакомства проходили так… по касательной? Буквально. Две минуты и могло и не быть. – Он взмахнул рукой в сторону проигрывателя. – Я до сих пор помню этот день в деталях. Мы столкнулись с ней в пустом маркете. У меня был обычный день неудачника. Гитара валилась из рук. Я крутился возле полок, положил руку на бутылку вина… А она положила свою руку сверху. Вот и всё. Она не убрала руки и просто сказала «Простите, я её хочу». У меня аж мурашки побежали. Совершенно инопланетянские глаза. В тот момент я понял, что пропал. Все развивалось стремительно — в тот же день мы уже приканчивали ту бутылку в парке и болтали в воде ногами. Знаешь, я никак не мог понять, какое именно слово ей бы подошло больше всего — и, кажется, выбрал: переменчивая. Такой, как она, может быть только погода весной — в один миг льет дождь, потом дует ветер и разгоняет тучи, и вот уже солнце ослепляет, но стоит снять капюшон, и тут же на твою голову падают капли града. Это захватывало. Я никак не мог понять её, но уже с первых минут я знал, что Алиса — это не просто моя женщина, это мой диагноз, моя болезнь. А когда она запела… Ко мне вернулась муза. Мы провели вместе прекрасные два года. Мы исколесили всю страну… Мы пережили вместе целую жизнь. Мы сотворили музыку. А потом она покинула меня. Я не знаю, кто из нас был более сумасшедшим — всё же, пожалуй, я. Мне было уже ближе к сорока, ей — всего двадцать пять. Она стала моей первой любовью и вторым дыханием. Но я не учел, что её переменчивость – это не моё отражение, а природа женщины, которую надо учитывать. Я набрал полные обороты, а она не выдержала такой жизни. Изредка, шёпотом, она просила спокойствия. Я не слышал и не хотел слышать. Я весь был в драйве, что она подарила мне. Я впервые жил так глубоко и так широко.
Он затянулся и выпустил облачко дыма. В его голосе была такая скорбь, что мне самому было больно.
— В какой-то момент она стала совсем тихой. Я повез её на море на целый месяц, но даже там она не вернула себе прежнее состояние. У неё появились секреты… Ей чаще хотелось быть одной. Я тогда ещё не способен был этого понять. Женщина — это бесконечный источник счастья, если его правильно питать. Инь должен сменяться яном, как день ночью. Ей нужно иметь время на отдых… Ей нужна передышка, уютная безопасная берлога, чтобы затем выйти и блистать. Мужчине же нет — надо выскочить, как тетиве из стрелы и лететь, лететь… Чтобы попасть в цель. А если не попал с одного раза, то и гори они всё огнем! За два года я выпил её всю… И она просто ушла. Я не получил от неё ни одного письма, ни одного звонка… Никто из наших друзей не знает, что с нею стало. И уж тем более, она больше не поет. Я, как маньяк, слушал каждую песню, что выходила от момента её ухода и до сегодняшнего дня. Надеялся услышать её голос… Возможно, она вышла замуж за какого-то офисного клерка и живет в пригороде. Или уехала в Италию и купила дом на горе, как всегда хотела. Или… Я не знаю. Я устал гадать много лет назад.
Воздух в комнате стал слишком дымным. Я встал и открыл окно. Свежий ветер, очищенный каплями всё ещё идущего дождя, влетел внутрь. Стало приятно дышать.
— В письмах ты найдешь всю о нашу историю. Я хочу, чтобы ты опубликовал её. Поэтому я пригласил тебя, Джонни. Я устал хранить секрет, который обещал ей не разглашать — её имя. Пожалуйста, расскажи всему миру про мою Алису. Покажи ему её лицо. Заставь их снова услышать её голос. Пусть они все снова вздрогнут от её красоты, как было раньше. Все эти тридцать пять лет после её ухода я жил в этом доме, как старый паук, и сох. Я устал. Я хочу катарсиса, освобождения. И если она жива… Было бы хорошо получить от неё весточку, даже если это будет проклятие. Я хочу испытать огонек ещё раз, прежде чем засохнуть навсегда.
Старик замолчал. Я бережно убрал документы в чемодан и пообещал вернуть их в целости и сохранности. Затем вышел в уборную, умылся холодной водой и написал сообщение жене.
«Я закончил. Приезжай. Люблю!»
«Еду. Люблю!»
Время до приезда Камиллы прошло быстро. Я пытался задать ещё несколько вопросов, но он уже не слушал меня. Просто застыл в своем кресле. Теперь он выглядел каким-то совсем осунувшимся, словно вынули батарейку.
И только перед самым моим выходом из дома он сунул мне в руку ещё один конверт с пластинкой.
— Вот, кстати, я забыл. Здесь еще есть одна запись… Просто игра на гитаре, баловство. Но она здесь поет. Может быть, пригодится.
— Да, конечно! Спасибо!
— Прощайте, Джонни.
Моя жена засигналила из автомобиля, и он приветственно помахал ей рукой, а затем закрыл дверь.
***
Как и обещала Камилла, вечер прошел очень хорошо.
Весь день я пил крепкий напиток, поэтому на ужин взял только апельсиновый сок. В нашем любимом ресторане я рассказал жене всю историю, а она удивленно хлопала ресницами и частенько выдавала крепкие матерные комментарии про музыкантов. Мы хохотали от нервного напряжения, хотя обоим было грустно.
— Как жаль, что люди не умеют любить… – Сказала Камилла, когда мы приехали домой. –
Просто не умеют любить, не понимают этой науки… И поэтому все заканчивается так грустно. Вот скажем та же моя мама. Я уверена, она очень меня любила, но что-то всё-таки было не так с этим её чувством. Оно её кололо, терзало. Наверное, я слишком напоминала папу, которого не было рядом. Поэтому она умерла так рано, просто сжила себя со свету.
— Да, пожалуй… Мне жаль, что я не знал её.
— Я думаю, она бы тебя обожала. Ты такой красавчик! — Камилла засмеялась своим чудесным смехом и расцеловала мои щеки. — Так, давай закончим эту историю, раз уж мы уже дома. Давай послушаем запись, и я хочу посмотреть фотографии.
Я раскрыл портфель, вывалил фотокарточки на постель и вышел в зал поставить пластинку в проигрыватель. Старый и не такой шикарный, как у героя моей колонки, но тоже неплох.
Запись была совершенно непоставленной. Смех, голос за кадром, раз-два-три, пишем.
Зато сама музыка и текст были прекрасны. Колыбельная. Очень красивая, мягкая. Я заслушался.
Первое, что я увидел, вернувшись в спальню к жене, это её глаза, полные слез.
— Что такое, неужели так трогает?
— Джонни, ты знаешь, кто это? — Камилла показала руками на фотографии.
— Что? В смысле?
— Джонни, это, — она указала на женщину на фотографиях, — моя мать. И это, – она подняла руки ладонями вверх, — моя колыбельная, я её помню. — Камилла содрогнулась и заревела во весь голос. — Это моя мама, его Алиса. Только даже я не знала, как её зовут на самом деле.
— Погоди… Она же родила тебя как раз… Так что… Он твой отец?
Камилла подняла на меня взгляд, и я увидел. Сходство было очевидным, и даже сразу бросилось мне в глаза, но тогда я отбросил эту мысль.
— Похоже, я была её секретом. Джонни, мы должны поехать к нему. Прямо сейчас. Поехали.
Мы летели по ночному городу.
Моя жена тихонько смотрела на мир своими огромными глазами. Что было в тот момент в её душе? Маленькая девочка, чья мама умерла в её три года, а папу она никогда не знала. Талантливая, ласковая и добрая ко всему живому. Я боялся спросить. Ей больно? Ей обидно? У неё есть надежда? Что она хочет ему сказать?
Наконец, мы припарковались и забарабанили в дверь.
Никто не отвечал, свет в доме не загорелся. Спустя время от наших криков на улицу вышла сонная взбаламученная соседка.
— Вы что, с ума сошли? Ночь на дворе!
— Простите нас, пожалуйста… Нам нужно срочно его увидеть.
— А… — Дама перемялась с ноги на ногу. — Вы немного опоздали. Он вышел на крыльцо и упал. Его сегодня вечером не стало…
Моя жена вскрикнула и осела на ступеньку.
Соседка пробормотала ещё что-то и ушла обратно в дом.
***
До самого рассвета мы сидели на крыльце. Мы смотрели на звезды и пытались разгадать их замыслы.
— Человеческие судьбы… Это самое дурацкое и прекрасное из всего, что я только могу себе представить, любимый.
— Верно… Но я не согласен на дурацкое. Давай сделаем все хорошо, ладно? Просто счастье, просто любовь, просто доверие… Никаких тайн, секретов, внезапностей. Простая скучная долгая жизнь в любви.
— Давай.
Жена повернулась ко мне с теплой улыбкой, и в её зрачках я увидел отражение луны. Как же она прекрасна! «Квинтэссенция» – не самое лучшее творение этих двух безумцев. Камилла – вот настоящее чудо.
«Беречь её источник». Мне это было очевидно с самого первого взгляда на её лицо. Но теперь я буду повторять это, как мантру.
Как только солнце встало, мы уехали.
К ночи я сдал материал, опубликовал имя Алисы и судьбу её дочери, и мы навсегда покинули город, пообещав друг другу переписать историю этой семьи начисто.
Автор: Ксения Ягодзинская.